Инстинкт выживания управлял им теперь, так что ему некогда было упиваться сотворенным чудом. Отползая назад в яму, он заслонял драгоценный огонь своим телом. Пламя лизнуло маленькую горку веток, и они занялись. Огонь быстро распространялся, поглощая свою скудную пищу.
Эшвин понял: понадобится что-то посущественнее, чтобы поддерживать пламя. Ему удалось найти несколько сухих сосновых шишек и упавших веток, разбросанных по земле. Он скормил их разгорающемуся огню, радостно ухмыляясь их потрескиванию и постреливанию. Эшвин потирал руки над костром. Руки болели, что он счел за добрый знак. Он подтащил Поррика поближе, развернув его лицом к огню. Кожа ирландца была как лед, и он стал растирать ее, чтобы кровь добежала быстрее. Наверное, они были слишком близко к огню, но ему было все равно. Тепло было благословением.
— Мы справимся, Поррик. Если я смогу поддерживать огонь, мы прорвемся. — Эшвин оставил его лежать там и пошел искать хворост.
Почти нормальный цвет лица вернулся к Поррику к тому времени, как Эшвин пришел обратно. Может, костер смягчил черты его лица, но теперь он выглядел скорее спящим, чем полумертвым.
— Знаешь, Поррик, — сказал Эшвин мягко, — я был очень несправедлив. Ты меня выручил тогда у пруда Холлоу, а я вместо благодарности только оскорблял тебя. То, что ты не сказал мне правды, уже было отвратительным, но то, что ты посмел помочь мне, было и вовсе непереносимо. Прости меня за то, что я винил тебя за помощь. Надеюсь, ты простишь меня.
Какое-то время Эшвин следил за костром, сонливость и танцующие огоньки повергали его в задумчивость. Сон был врагом, его следовало опасаться.
— Если тебе от этого полегчает, то ты не единственный, с кем я так поступал. Сказать по правде, я никогда не выносил Эрика. Я не мог вынести того, что у него всегда на все есть ответ. Я-то постоянно боролся со своими призраками, а этот уверенный во всем ублюдок ничего не упускал. Вот поэтому, наверное, я всегда мог поладить с Джеймсом. У него тоже все наперекосяк, как и у меня, только еще более очевидно. Мне за его спиной легче прятаться, выходит.
— О боже правый, — простонал Поррик. — Отправь меня в ад, чтоб мне больше не слышать этой самобичующей бредятины.
Эшвин даже вздрогнул от неожиданности. Ирландец все так же лежал на боку, но пламя плясало в его светлых глазах.
— Ты проснулся! — Не самое толковое его замечание, но ничего более умного ему в его оторопелом состоянии в голову не шло.
— Похоже на то, черт побери мою невезучесть.
— Что с тобой случилось? Что это была за тварь, вытекшая из твоего тела?
Поррик закрыл глаза от явной боли, а после ответил:
— Это долго рассказывать, и мне сейчас не хочется это делать. Где мы? — Он придвинулся поближе к огню — сплошь трясущиеся лохмотья да хилая плоть.
Эшвин помешал угли в костре и подкинул дров так, что костер разгорелся не на шутку.
— Где-то в сосновом бору. Ниже колодца.
— А как мы сюда попали?
— Я принес тебя, но дальше идти не могу. Совсем вымотался.
— Ты нес меня всю дорогу с горы?
Эшвин кивнул.
— Как ты разжег огонь? — Поррик говорил мягко, но не отводил глаз от лица Эшвина ни на минуту.
— Я наплевал на дружеский совет, гласящий, что дары могут быть опасны. — Эшвин устало улыбнулся.
— Ну тогда ладно. — Поррик кивнул. — Думаю, я смогу это пережить.
Они какое-то время молчали, глядя на огонь и пытаясь согреться.
— Все это похоже на новый Руклин, — пробормотал Поррик.
— Руклин? Что это? — спросил Эшвин, готовый к чему угодно, лишь бы не думать о холоде.
— Руклин — это крупнейшее поражение нашего ордена — в отблесках пламени было видно, как ожесточилось лицо Поррика. — Догадываюсь, что Гордон не рассказывал вам об этом.
— Нет. А должен был?
— Наверное. Но его драгоценные клятвы никогда ему не позволят. — Поррик плюнул в огонь. — Ты спас мне жизнь, так что, полагаю, заслужил право узнать, насколько все может быть плохо.
Ирландец наклонился к огню, глядя в самое сердце костра.
— Те развалины, что вы нашли в Гримвитской впадине, — это все, что осталось от Руклинского собора. Монахи, защищавшие собор, предпочли сжечь его дотла вместе с собою, чем позволить ему перейти не в те руки.
— Почему? — спросил пораженный Эшвин. Поррик продолжал, будто и не слышал вопроса:
— Шел одна тысяча триста восьмой год. Почти год минул с тех пор, как рыцари-тамплиеры во Франции были окружены, разбиты и подвергнуты пыткам. Столько времени потребовалось слугам Суровости, чтобы понять, что Священная реликвия никогда не была во Франции. Нет, она была спрятана в недрах скромного собора на границе Йоркширской равнины, о котором почти никто не слышал. Ах, какая самонадеянность. — Поррик покачал головой.
— Чья самонадеянность? Слуг Суровости?
— Нет, ордена Просветляющего Восхода. — Поррик пнул землю носком ботинка. — Они считали, что могут привезти ее из Леванта, из Святой земли, и уследить за ней. Выбрать пятерых лучших монахов, назвать их каббалой — и все небесные врата распахнутся перед ними. Идиоты!
— Поррик, я не понимаю. Что распахнется? Тот бросил на Эшвина хитрый взгляд:
— Теперь уж ты скоро это узнаешь. Дело в том, что орден вмешался в то, во что не следовало вмешиваться. За считанные месяцы силы завоевателей пересекли канал, но все, что обнаружили слуги Суровости, — это пепел и тела праведников. Примерно двадцать лет спустя черная чума выкосила всю Европу.
— Ты хочешь сказать, что эти события взаимосвязаны?
— Я хочу сказать, что опасность катастрофы трудно переоценить. — Поррик взял палку и помешал тлеющие угли; на лице его застыло мрачное выражение.