Посвящается Лаз и Лиане, двум звездочкам-близняшкам, указывающим мне жизненный путь, а также маме и папе, открывшим для меня чудеса, спрятанные меж страниц книг.
1308 год, Йоркшир
В морозном воздухе собора серебрилась струйка пара, который, вместе со словами молитвы, исходил из уст брата Эдвина. Холод от каменных плит пробирал до костей, и кожа его покрылась пупырышками, как у ощипанного цыпленка. Обычно умиротворяющий ритм речитатива заставлял его забывать о невзгодах зимы и старости... Но не теперь.
Эдвин сбросил с головы серый капюшон и в неверном свете свечей устремил взор на соседний придел. На стенах висели гобелены, изображающие вручение Моисею десяти заповедей. Выцветшие от времени фигуры явственно напоминали Эдвину его самого.
На алтаре не было ни украшений, ни церковных ликов. Кипа свитков громоздилась на одном его конце, другой же занимали с полдюжины книг в кожаных переплетах, сложенных аккуратной стопкой. Поначалу возможность изучать манускрипты представлялась даром небес; они обещали раскрыть тайное древнее знание, которое манило и пленяло. Но время наложило на эти дары тяжелую длань ограничений, и пленительное обещание потускнело. На смену ему пришли тьма и разочарование.
Эдвин отвернулся от алтаря и, насколько мог, распрямил застывшую согбенную спину. Еще одну, последнюю, ношу осталось сбросить с усталых плеч — и придет отдохновение.
Собор тонул во мраке, свечи и жаровни с углями не могли разогнать сумрак. Безмолвие собора было абсолютным и почти осязаемым, как в склепе. Эдвин привык к спокойствию, но эта необычайная, мертвая тишина давила на него.
Высокий алтарь был единственным ярким пятном во всей громаде храма. Сотня свечей озаряла его мерцающую поверхность, их желтые огоньки отражались в позолоченном обрамлении.
Эдвин опустился перед алтарем на колени и не слишком внятно произнес короткую молитву. Его взор скользнул выше, к Древу жизни, сакральному мистическому символу его тайного ордена — ордена Просветляющего Восхода. Серебристые плети змеились между его ветвями, символизируя пути мудрости. Однако все его отчаянные изыскания не привели его ни к одному из этих путей. Осознание безуспешности поисков грохотало в ушах, словно топот копыт конского табуна.
Настал момент расплаты.
Эдвин преклонил колена перед алтарем и снова скрыл голову под капюшоном. Окончательно решившись, он поднялся и пошел к нефу.
Лучше поспешить, чем вновь погрузиться в бесплодные раздумья.
Он скользнул за завесу, отделявшую алтарь от нефа, и направился к нижнему алтарю. В северном и южном трансептах гнездились тени, они струились между стройными параллельными рядами колонн, поддерживающих высокие арочные своды. Связки высушенного тростника снопиками стояли на церковных скамьях, словно лесная паства, ожидающая искрометной проповеди.
«Да изольются на них огонь и сера», — подумал Эдвин.
Центральный проход между скамьями заканчивался двумя дубовыми дверьми. Он проскользнул между их створками в неприветливый холод ночи. Цепочка факельных огней змеилась по крутым склонам чашеобразной долины, скрывающей собор. Идущие в авангарде уже дошли до дна чаши и с грохотом приближались.
Веками Англию лихорадило от войн и междоусобиц. Завоеватели вторгались, успевали обосноваться и, в свою очередь, изгонялись новыми захватчиками. Но во все времена собор оставался неприкосновенным, его местоположение не выдал ни один из посвященных, и его древняя тайна хранилась свято и бережно.
До сих пор.
Эдвин прислонился к иссеченному непогодой камню, черпая в нем силу, но и при этом цепенея от холода. Десяток огней закружился в ночи, и лязгающие звуки приближающихся конников сотрясли воздух. Всадники ехали в мрачном молчании, оружие и доспехи бряцали в унисон топоту лошадиных копыт. Шум этот был ему вовсе не в тягость. Все лучше, чем могильное безмолвие собора — ни голосов, ни надежды.
Воины приблизились к Эдвину — стало слышно, как фыркают и в нетерпении роют копытами землю кони в предчувствии битвы. На рыцарях не было плащей с гербом, не несли они и штандарта, но он знал, что они из герцогского воинства. Не многие из знати могли позволить себе снабдить своих воинов такими лошадями и такой экипировкой.
Во главе отряда был сильный всадник с цепким взглядом и темной бородой, прихваченной инеем седины. Он выехал из строя и воззрился на Эдвина сверху, не говоря ни слова, но чуть кивнув головой в знак того, что он знает своего визави.
Эдвин ответил на эту любезность, подняв руку для благословения, осеняя их всех крестным знамением. Факелы потрескивали и неровно вспыхивали на ветру, выхватывая из темноты суровые лица бывалых воинов. Но ему было очевидно их смятение. Может статься, лишь их бородатому предводителю известно, зачем они пришли к собору этой ночью.
Призываю вас, подождите здесь, — сказал Эдвин. — Я не задержу вас надолго.
— Не стоит, — ответил глава войска, не спешиваясь. — Захватчики уже в пяти лье отсюда, а наши копья и стрелы не сдержат надолго натиск этих варваров.
Ропот с ноткой страха пробежал по скучившемуся войску. Эдвин вышел вперед и протянул руку одному из солдат. Он казался моложе остальных, но на его лице были написаны твердость и решительность. Конь под ним тревожно косился на пламя факелов, но рука седока бестрепетно покоилась на поводьях. Должно быть, он был сыном мелкопоместного дворянина и недавно пополнил герцогское войско.